Всё это нужно пережить - Страница 29

К оглавлению

* * *

До аптеки и обратно. На трамвае и пешком.

Принимаю аккуратно все таблетки с молоком.

От бронхита до ангины тот трамвайчик держит путь.

В перерывах – час с малиной и горчичники на грудь.

От ступени – до ступени. В кулаке пирамидон.

Кот садится на колени, а в ушах – трамвайный звон.

Но лекарства помогают, и горчичники пекут…

От трамвая до трамвая. От простуд и до простуд.

Апофеозом моих дошкольных болячек стало подозрение на наличие лишая. На свою беду я поиграл с соседскими котятами, после чего на голове у меня появилась сыпь, и мама решила, что я заразился лишаём. То, что это было не так, выяснилось значительно позже. Мама не стала ждать, она решила действовать и повезла меня в Старобельск, в детскую инфекционную больницу. Там я перенёс пытку, достойную гестаповских застенков. Мне намазали каким-то клеем голову, намотали несколько слоёв марли, а потом, когда всё это засохло, оторвали эту шапку вместе с волосами. Сегодня, когда большая часть волос мною уже утеряна (кстати, не из-за той ли экзекуции?), я, наверное, прошёл бы через эту процедуру не так болезненно. А в пять лет было ужасно больно. Уже когда мы вернулись домой, пришли результаты анализов – лишая не было. Но мама сказала: «Ничего страшного отрастут новые волосы, и они будут ещё лучше». Не скажу, что это меня утешило. Боль непонимания осталась на всю жизнь. Как раз в те годы в широкую медицинскую практику вошло лечение антибиотиками – пенициллином и стрептомицином. О том, что чрезмерное употребление этих препаратов чревато аллергическими осложнениями, видимо, тогда не задумывались. Лекарства были испытаны и на мне. Рука у мамы была тяжёлая, и уколы она делала ощутимо, хотя папа говорил: «Подумаешь, как пчёлка укусит, и всё». «Ничего себе пчёлка» - думал я, потирая место укола и вытирая слёзы. Кстати, это не добавило любви ни к пчёлам, ни к мёду. Поначалу лекарства действительно помогали очень эффективно. Но, видимо, поскольку применялись слишком часто, в награду за это я получил жестокую аллергию, первый приступ которой проявился после того, как я съел несколько ягод клубники.

Сначала я покраснел, потом всё стало чесаться, потом стало трудно дышать, и только вовремя подоспевшая «скорая помощь» спасла, сделав внутривенный укол хлористого кальция. Как выяснилось, аллергия – это на всю жизнь. Теперь клубнику только нюхаю.

* * *

Я сижу на подоконнике. В небо синее смотрю.

Словно в кадре кинохроники – лист плывет по октябрю.

Дети в садике играются, бабка курит “Беломор”,

Незнакомая красавица через наш проходит двор.

Все похоже на идиллию, и красавица идет.

В небе, может быть, в Бразилию пролетает самолет.

Ну а я с температурою им вослед, вослед, вослед…

Только радио с бандурою музыкальный шлет привет.

Моя худоба по-прежнему не давала покоя родителям. Им казалось, что я плохо развиваюсь. Хотя читать я научился в 6 лет и стишков знал на память целую кучу. В одном из журналов мама прочитала статью о лечении гормонами и решила применить на практике полученную теорию. Случилось это после окончания первого класса. Она сделала мне серию уколов, после которых я действительно начал поправляться, как на дрожжах. Потом выяснилось, что схема лечения предполагала продолжение с постепенным уменьшением дозы лекарства. Это сделано не было. И я стал «жиртрестом» на долгие семь лет. Только в восьмом классе после изнурительных тренировок в секции велоспорта (спасибо тренеру Валентину Иосифовичу Портнову, фронтовику, очень доброму человеку) я похудел до почти приличного вида. Но это всё было потом. А пока школа превратилась для меня в подобие ада. Мама, конечно, тоже переживала. Но худым я уже не был, это точно. Незадолго до своего ухода она мне сказала: «Прости меня, сыночек, за те уколы». И заплакала. И я плакал вместе с ней.

* * *

Было и прошло. Но не бесследно. Память, словно первая любовь, избирательно немилосердна, окунаясь в детство вновь и вновь, падая в случайные мгновенья, где добром отсверкивает зло… Счастьем было просто ощущенье, что осталось больше, чем прошло.

ШКОЛА НА ВСЮ ЖИЗНЬ…

* * *

Времена и падежи.

Лица чьи-то и глаголов…

То ли школа на всю жизнь,

То ли жизнь сплошная школа.

«Школьные годы чудесные» начались для меня в сентябре 1958 года во дворе 20-й луганской средней школы. Ещё не так давно посреди этого двора стоял памятник Сталину, потом он исчез, и двор от этого стал казаться более просторным. Впрочем, это сегодня так вспоминается и воспринимается, тогда об этом думалось меньше всего. Летом был куплен большой портфель, деревянный пенал, ручки, карандаши, набор перьев, чернила, чернильницы, тетради с промокашками (это – отдельная песня, сегодня забытая напрочь)… Были приобретены счётные палочки (и маленькие cчёты), кассы букв, слогов и цифр (их надо было вырезать из плотной бумаги и вставлять в бумажные же карманы). И ещё появилась серо-голубая военизированная школьная форма с фуражкой. На кокарде фуражки – позолоченная раскрытая книжка в обрамлении дубовых листьев. Папа сказал: «Прямо, как в кадетский корпус отдаём». Что такое «кадетский корпус» я тогда не знал, но название запомнил. Потом купили ещё один школьный мундир чёрного цвета с жёлтыми металлическими пуговицами и обязательным белым воротничком наружу. Точно не помню, но, по-моему, вплоть до пятого класса носил тот китель, уже с красным галстуком и белой с красным крестиком повязкой санитара на рукаве (была такая дурость). Но первого сентября меня привели в школу в штанишках до колен и нарядной кофточке. Звучал «Школьный вальс» Дунаевского и Матусовского, нас выстроили по периметру двора, и началась торжественная линейка… Здесь я сделаю отступление и помещу статью о замечательном земляке Михаиле Матусовском, многие стихи которого, став песнями, воистину обрели бессмертие.