Как потом в лазарете хворал.
Как до блеска я драил полы,
Как казался себе удалым,
Хоть и не был большим удальцом –
Хмурый воин с худущим лицом.
Но зато по команде “Отбой” –
Засыпал я, довольный судьбой,
Потому что служил стране,
И светилась звезда в окне,
Потому что, как ни ряди –
Жизнь была еще вся впереди.
* * *
Была шинель мне велика.
Погоны я пришил неловко.
Не уронил все ж честь полка,
Когда “В руках у нас винтовка”
Пел на плацу. Когда: “Не трусь”, –
Шепнул сосед. –
“Тяни носочки…”
У ягод был различный вкус.
А помнятся одни цветочки.
* * *
Пахнет армией зима.
Строевых занятий топот,
Песен свист (куда твой Сопот!),
Снега скрип и кутерьма
Сводят вновь меня с ума.
Пахнет армией зима.
Сапогами из сушилки,
Пирогами из посылки,
И не ведает сама
Как на ту она похожа,
Ту, что строже и моложе,
Что растаяла в руке
В том военном городке…
* * *
В полковой библиотеке благодать.
Я шагаю вдоль родной литературы.
Далеко. Сержанта не видать.
Рядом Пушкин и Белинский хмурый.
Марширует с песней батальон.
Вместе с песней в небесах летаю.
В русскую поэзию влюблен,
Шагом строевым овладеваю.
Я читаю, и мечтаю, и брожу.
Возвращаюсь на вечернюю прогулку.
И стихов как будто не пишу,
Только сердце бьется слишком гулко.
* * *
Что это? Горьких вишен
В этом году так много.
Что-то в моих деревьях
Сладость пошла на убыль.
Горечь дождей осенних
Въелась в судьбу, в дорогу.
И пропитала землю,
И перешла на губы…
* * *
У доброты – всегда в запасе
доброта,
Ее количество – неиссякаемо.
Но эта истина, хоть и проста,
Увы, так трудно познаваема.
Кулак, наган, ложь или грош –
Вот аргументы нашей злости…
А мир вокруг – по-прежнему хорош,
А мы – по-прежнему
безжалостные гости…
* * *
Детство пахнет
цветами – майорами,
Что росли на соседнем дворе.
И вишневым вареньем,
которое
Розовело в саду на костре.
Детство пахнет
листвою осеннею,
Что под ветром
взлетает, шурша…
Что ж так больно глазам?
На мгновение
Запах детства узнала душа.
* * *
Бурьян пророс из детства моего.
Я не узнал его.
Он посерел от пыли.
Качаясь скорбно на ветру,
Он шелестит. И шепчет мне:
“Мы были.
И ты играл со мной
В военную игру…”
“И с другом! –
Я кричу ему. –
И с другом!”
И смотрит дочка на бурьян
С испугом.
А он пророс из детства моего.
* * *
Откуда рождается злость?
Из зависти или вражды,
Как лёд – из прозрачной воды,
Как из ботинка – гвоздь.
Цепляется грех за грех,
И холодно даже двоим…
От злости лекарство – успех.
Зачем он приходит к злым?
ЕСТЬ ЕЩЁ ДЛЯ СЧАСТЬЯ ВРЕМЯ
* * *
Взгляни в окно
И позабудь на миг
Забот привычных бремя.
За снежной дымкой
Дальний путь.
И есть ещё для счастья время…
* * *
Здесь все, как прежде,
все, как прежде.
Сквозь неизменное житье
Наивный краешек надежды
Ведет сознание мое.
Враньем и правдой переполнен,
Искал я старые следы,
И, словно Людвиг Ван Бетховен,
Оглох в предчувствии беды.
Знакомых улиц душный вечер,
И снятый с прошлого покров…
Сквозь разговоры, лица, встречи
Невинная сочится кровь…
Обретение
Как трудно обрести уверенность в себе,
Не потеряться, не раскиснуть, не сломаться.
И в трудную минуту не сробеть,
И, победив,
собой не восторгаться.
Не позабыть среди мороки дел
Взглянуть на небо и вдохнуть всей грудью.
Услышать соловья.
Запомнить, как он пел,
Запомнить все. Такого уж не будет.
Не повторяясь даже в мелочах,
Волнуя,
увлекая
и тревожа,
Зовет нас жизнь. В ней радость и печаль,
И все впервые. Хоть и с прошлым схоже.
* * *
Я жил на улице Франко,
И время называлось «Детство»,
С 20-й школой по соседству.
Всё остальное – далеко.
Взлетал Гагарин, пел Муслим,
«Заря» с Бразилией играла,
И, словно ручка из пенала,
Вползал на Ленинскую «ЗИМ».
В «Луганской правде» Бугорков
Писал про жатву и про битву.
Конек Пахомовой, как бритва,
Вскрывал резную суть годов.
Я был товарищ, друг и брат
Всем положительным героям
И лучшего не ведал строя.
Но был ли в этом виноват?
Хотя наивность и весна
Шагали майскою колонной,
Воспоминаньям свет зелёный
Дают другие времена.
Я жил на улице Франко
В Луганске – Ворошиловграде.
Я отразился в чьём-то взгляде
Пусть не поступком, но строкой.
А время кружит в вышине,
Перемешав дела и даты,
Как будто зная, что когда-то
Навек останется во мне.
* * *
Город европейский мой
с неевропейской культурой.
Со своей китайскою стеной
и конною скульптурой,
С пыльным небом
и промышленным ландшафтом.
Где к заводу примыкает шахта,
Где над церковью – немым укором крест.
Где на кладбище убогом
не хватает мест.
Город мой,
любимый
и проклятый,
Мы с тобою друг пред другом
виноваты.
Я виновен в том,
что грязный ты
и серый,
Ну а ты – что мы живем без веры,
Погружаясь,
словно в Дантов ад,
В женский мат
и в детский мат,
Совесть, как друзей своих теряя.
Город мой, под звон твоих трамваев,